Marina Shupac's Blog

Татьяна Васильевна была миловидной женщиной средних лет. Летом она носила легкие платья до колен, а плечи обязательно обвязывала одним из тех ажурных платков, которые, видимо, так никогда и не научатся изготавливать на местной текстильной фабрике. Это единственные подарки мужа, которые уцелели после прошлогоднего потопа. Благо, хранились платки на верхней полке дубового комода, да еще и в коробочке от польских туфель-лодочек.

Ах, какие он дарил туфли! Замшевые с переливающимися бусинками, лакированные с тоненьким ремешком, зеленые кожаные на каблуке-шпильке и позолоченной цепочкой сбоку… Все погрязло в пучине реки Прощеная, которую Татьяна Васильевна никогда не любила, как, собственно, и весь этот городок, в котором жила около восьми лет. Переехали они сюда с мужем, когда Катюше – их дочери не исполнилось еще и двух лет. «Встретим здесь три-четыре весны, накопим денег, а потом уедем в большую жизнь» – думали молодые, когда Юрий Игнатьевич давал официальное согласие на предложение ООО «Радость» о трудоустройстве.

Четвертую весну Татьяна Васильевна встречала уже сама: неизвестный вирус выжег все из ее мужа. И хотя врачи говорили, что ни ей, ни дочери вирус ничем не угрожает, Катюша знала, что из мамы он выжег как минимум пять лет жизни. Красивое лицо ее заметно осунулось, под бирюзовыми глазами начали молчаливой гармошкой собираться глубокие морщины, а нежные руки стали такими тоненькими, что когда она мыла окна, казалось, тряпка сама скользит по стеклу.

Катюше было очень маму жалко, и себя тоже, потому что не знала, как маме помочь. Нет, конечно, она умело загоняла цыплят в сарай, вовремя подливала собаке воды, по субботам исправно протирала пыль, но это все мелочи, не по-взрослому… Мама ласково гладила Катюшу по голове в знак благодарности и, убирая ладонью пряди с высокого лба целовала ее голову. Но девочка замечала, что глаза мамины все стремительнее стали терять свой особенный бирюзовый оттенок, который встречался только у нее и у принцесс из диснеевских мультфильмов. Это словно наблюдать за тем, как из года в год, после каждой стирки мамино любимое платье, сшитое, будто из небесных лоскутков, превращалось в «то голубое платье на красной вешалке».

Но в один день судьба предоставила Катюше шанс все изменить. По крайней мере, ей так показалось, когда однажды утром мама опустилась к ней на кровать с букетом роз, срезанным из палисадника и коробочкой, завернутой в подарочную бумагу.

— С Днем Рождения, солнышко мое! Сегодня твой первый юбилей — десять лет, – Татьяна Васильевна положила букет с коробкой на колени и, заключив руки дочери в свои, глубоко вздохнула. Женщина окинула взглядом комнату, увешанную фотографиями, и продолжила: «Ты у меня особенная, и мама знает, что когда-то ты станешь знаменитой, тобой будут восхищаться тысячи, или даже больше, а ты, не смотря на это, будешь навещать меня тут и изредка возить на море, где мы с папой мечтали проводить каждое лето. Но для этого нужно найти себя и работать над собой каждый день. Ну, посмотри же, что мама тебе купила! – она протянула Катюше коробочку и взглянула на нее, самыми что ни на есть бирюзовыми глазами.

Девочка оживилась. Нетерпеливо разорвали маленькие пальцы красивую ленту, вызволили картонную коробку из плена сверкающей бумаги, еще секунда и….
Катюша намеренно продлила этот миг ожидания и взглянула на маму. Вот бы чаще ее видеть такой живой! Девочка зажмурилась и подумала, что она, во что бы то ни стало, полюбит то, что находится внутри этой таинственной коробки.

— Туфли для та-а-анцев! – Катюша закончила фразу нарочито восторженным тоном, который резко сменил невольно выплеснувшееся разочарование. Она крепко обняла маму и пристально посмотрела ей в глаза, коснувшись своим носиком кончика ее носа. Было ясно, что мама подвоха не заметила. Девочка вспомнила, как несколько месяцев назад они вместе смотрели передачу об известной танцовщице, как она восторгалась ее невесомости, изяществу и величию, которое заполоняло собой даже простенький зал для репетиций. Тогда на танцовщице были такие же черные туфли, только несколькими размерами больше.

— Мамочка, спасибо тебе! Это замечательный подарок! И где ты только такие нашла? – девочка вынула туфлю и положила на ладошку, пристально рассматривая каждую деталь. Неожиданно Катюша испуганно воскликнула что-то вроде «оооййй» и закусила губу. – Мамочка, только я это….я же не умею, я не смогу так же, как та тетя, в телевизоре…– она виновато опустила туфлю в коробку, а взгляд на пол.
— Да что же я за растяпа, туфли подарила, а о главном сказать забыла! Я ж тебя в школу танцев записала, сегодня в семь часов вечера первое занятие состоится. За Домом Культуры находится небольшое такое здание с красной черепицей, возле него еще черемуха сейчас цветет вовсю, знаешь? Спросишь там Виолетту Сергеевну, я с ней о тебе договаривалась. – Мать потрепала растерянного ребенка по плечу, привлекая его к себе. – Так, я совсем опаздываю на работу, поэтому давай бегом на праздничный завтрак. Блинчики с твоим любимым повидлом уже готовы!

Катюша впервые за все утро почувствовала себя свободно – блинчики с айвовым повидлом ей нравились даже больше мультиков и роз абрикосового оттенка. На кухне закипал чайник, полые эмалированные кружки весело дожидались кипятка на вязаных из шерстяных нитей салфетках. Пар от чайника уходил далеко-далеко, почти под самый потолок, унося с собой запах свежеиспеченных блинов и Катиного юбилея. Девочка, подперев голову ладошками, с интересом наблюдала за этим процессом, и представляла, что было бы здорово стать взрослой и разносить людям праздник, совсем как этот пар и ветер, пробившийся в не запирающуюся форточку.

Татьяна Васильевна выпила с дочкой чаю и поспешила на работу, по дороге к старенькой калитке успевая завязывать платок с львиным орнаментом. Отгул на работе взять не удалось, но Татьяна Васильевна глубоко не переживала по этому поводу, ведь у нее уже почти взрослая дочь, которая понимает жизнь. А девочка, приоткрыв кухонную занавеску, наблюдала, как маленькая мама скрывается сначала за калиткой, а затем и за поворотом. Она вспомнила, какая мама была счастливая утром, с этой коробкой в руках, и тут же загрустила, подумав, что вечером ей нужно будет идти на урок танцев: «Что же это такое получается – чтобы сделать маму счастливой, ей лгать нужно? Я ведь точно знаю, что врать нехорошо, но у нее были такие красивые глаза, когда она рассказывала мне про туфли!».

В половине седьмого именинница вышла из дому, уложив туфли в красивый пакет из-под сервиза, который маме подарили коллеги на восьмое марта. Виолетту Сергеевну она сразу узнала – это была высокая стройная женщина с волосами, собранными в хвост. Катюша смотрела на нее с улицы через большое окно и думала, что неплохо было бы про нее тоже передачу снять. Девочка присела на ступеньку перед танцевальным залом, чтобы переобуться. Она натянула новые белые носочки, которые достала из отдельного пакета, а потом, потом….Правая нога никак не желала влезать в туфельку, особенно отчаянно упрямилась пятка – ей определенно не хотелось возвращаться в сумрак. Левая вела себя ничуть не послушнее. Малы!

«Ох, и расстроится же мама! Как она их, наверное, долго выбирала! Как представляла, что я в них на сцене танцую! А я….а я…..не влезаю….» – и девочка впервые в статусе десятилетней барышни заплакала. Она сунула пакет с туфлями под мышку и уселась под сенью черемухи, решив подождать, пока ребята не окончат свой урок, чтобы вернуться домой, не вызвав подозрений. Рассказать Виолетте Сергеевне о своей неудаче она не решилась: «Не доставало еще, чтобы нас с мамой незнакомые люди на смех подняли» – с досадой бормотала Катюша, всхлипывая.

Непонятно, сколько девочке пришлось просидеть под деревом, только вот когда ученики высыпали из дверей танцевального зала на небо уже начал выплывать горделивый полумесяц. Катя осторожно выползла из своего убежища и отправилась домой. Плакать уже не хотелось, слезы высохли сами по себе. Девочка уверенно перепрыгивала через канавы и с любопытством заглядывала во дворы.

Деревянные рейки заборов уважительно наклонялись под взглядом десятилетней прохожей, и она наблюдала, как торжественно молчат дворы под надзором молодой луны. Заливисто пели кузнечики, а сова, будто пожилая соседка этажом выше, недовольно охала откуда-то с дерева. Но самую головокружительную симфонию составляли ароматы тушеных помидор, которые томились в казанах неутомимых хозяек, чтобы затем отправится в банки ждать своего зимнего часа. Кое-где улавливались баклажанные нотки. Катя вспомнила утренние блины и в животе у нее заурчало. Но какой там голод, когда она впервые путешествует одна в такой поздний час?

Горизонт был многоформенным и шероховатым. Видимо, в тот момент, когда Катюша очаровалась силуэтами в зашторенном слоеной занавеской окне, луна соскользнула с неба и, ударившись о ветви яблочного сада, угадывающегося вдали, отлетела и закрепилась на небе странным циферблатом. Именинница подняла голову и поняла: пора домой поспешить. А тут еще и поезд проскочил, едва не задев едким дымом лунный краешек, будто отбившаяся от рук часовых дел мастера стрелка. Да-а-а-а. Вот и знакомая калитка виднеется. Кажется, она уже знает, что сказать маме.

«Мамочка, спасибо тебе за этот подарок! Я так тебя люблю! Извини, что поздно пришла – мне сегодня многому пришлось научиться. Завтра расскажу все подробнее, а сейчас так спать хочется, честно » – дочь обняла мать, дежурившую на крыльце, и провела тот же трюк, что и утром: «так и есть, мама ничего не заподозрила». На следующее утро Татьяна Васильевна по обыкновению встала в шесть утра и с удивлением заметила, что стол уже накрыт к завтраку. «Доброе утро, мамочка! Садись, я уже разлила чай и вынула повидло из холодильника. Ах, да, и еще – вот это тебе…. » – девочка смущенно протянула маме рисунок, на котором был изображен поезд, проезжающий под полумесяцем и дворик, на заборе которого сит кошка с яркими изумрудными глазами. В правом нижнем углу стояла подпись: «Волшебный вечер. Автор: Екатерина Волкова».

«Ты только не сердись, дорогая, но я, кажется, хочу стать художником, а не танцовщицей» – промолвила девочка. В ответ ее озарило нежным бирюзовым светом, который медленно начал приближаться к ее лицу, а затем неожиданно вспыхнул вместе с крепким поцелуем, обжегшим самую серединку ее высокого лба.